3642206nfТогда, в мае 2003, Валерий Шумаков признался: из-за недостатка донорских органов его институт, существующий с 1969 года, сделал всего 100 пересадок сердца. А мог бы проводить по 100 ежегодно.

Исходя из нынешней логики московских властей, уничтожающих центр пересадки почки в больнице №7, НИИ трансплантологии и искусственных органов нужно было закрыть еще 10 лет назад. Не сомневаюсь: Валерий Иванович отстоял бы и свой институт, и центр в «семерке», открытый по его инициативе. Он был очень смелым человеком. И умел смотреть в будущее: развивать, а не закрывать. Именно поэтому у нас в стране сегодня существует целая область трансплантологии — технически вполне на мировом уровне. И, кстати, сейчас в России делается около 200 пересадок сердца в год.

13.05.03

Академик Валерий Шумаков: человек, посмертно отдающий свое сердце другому, в определенном смысле повторяет подвиг Христа

— Валерий Иванович, почему в области трансплантологии мы отстаем от развитых стран?

— Мы отстаем, но не в качественном отношении. На сегодняшний день качество операций по пересадке органов в лучших наших учреждениях не хуже мирового. Но мало сделать операцию на высоком техническом уровне. Надо выходить пациента, не допустить отторжения пересаженного органа. Вся работа пойдет насмарку, если орган неправильно забрали и неправильно сохранили для пересадки. Качество трансплантации определяется уровнем организации всей этой работы. Вообще трансплантология — одна из самых дорогих отраслей клинической медицины и официально относится к сфере высоких медицинских технологий. Наличие или отсутствие в какой-то стране трансплантации органов как отрасли медицины показывает уровень развития этой страны. В США пересадка почки стоит сейчас 120-150 тысяч долларов, пересадка сердца — 200 тысяч долларов. Наши цифры я вам не назову, но это, естественно, намного дешевле — в первую очередь за счет невысокой оплаты труда врачей. Конечно, у нас есть определенные экономические трудности: отпускается недостаточно денег на медикаменты, аппаратуру. Однако основная проблема все же состоит в огромном дефиците донорских органов. В США сердце сегодня пересаживают в 70 центрах, а в России такие операции делаются только в нашем институте. Трансплантацией почки в России занимается около 20 центров, а в США таких клиник сотни. За все время существования Института трансплантологии и искусственных органов РАМН мы сделали чуть больше ста операций по пересадке сердца. А могли бы проводить по 100 пересадок сердца в год. Делаем же мы при всех трудностях по 150 пересадок почки ежегодно.

— Но ведь очереди на трансплантацию существуют не только в России?

— Во всем мире число нуждающихся в пересадках больше, чем количество донорских органов. Однако в России есть своя специфика. Прежде всего у нас низкий уровень технического обеспечения медицины в целом. Реанимационные отделения многих больниц не обеспечены в достаточной мере средствами диагностики. Для того чтобы взять донорский орган для трансплантации, нужно удостовериться в том, что потенциальный донор не сможет жить ни при каких обстоятельствах. Самый лучший способ постановки такого диагноза — ангиография сосудов головного мозга. В сосуды вводится контрастное вещество, и если прибор показывает, что оно не движется, это означает, что кровоснабжение головного мозга прекратилось. Это стопроцентный безошибочный диагноз смерти мозга. Такая процедура занимает очень мало времени. Сразу же после этого можно забирать орган для трансплантации. Но в России в реанимационных отделениях ангиография сосудов мозга зачастую просто не проводится. Так мы теряем доноров. Существует и другая причина, которая кажется мне даже более важной. Восприятие обществом проблемы пересадки органов у нас не такое, как на Западе. Там донорство рассматривается как гуманный акт. Сам папа римский Иоанн Павел II благословил его, сказав, что человек, посмертно отдающий свой орган другому, в определенном смысле повторяет подвиг Христа. Многие люди в цивилизованных странах подписывают «Акт дарения» — это такая пластиковая карточка, где человек заранее выражает свое согласие на использование его органов для трансплантации, если с ним что-то случится. У нас, даже если напечатать такие карточки, их никто не подпишет. Пропаганда донорства в нашей стране не проводится. Мы не раз пробовали поднимать этот вопрос. Но ведь доходит до смешного: когда мы предложили сделать ролик на эту тему на телевидении, с нас потребовали деньги как за коммерческую рекламу. Наш институт — федеральное учреждение. Интересно, какую часть его бюджета я должен потратить на такую рекламу? А ведь трансплантации нужны людям, у которых уже нет альтернативы. Для них вопрос стоит ребром: жить или не жить. Даже пересадки почки могут не дождаться многие. В России сегодня аппаратами «искусственная почка» обеспечивается меньше 10 процентов тех, кому это нужно по жизненным показаниям. Что же касается сердца, то даже в США и Европе примерно 35 процентов нуждающихся в пересадке не дожидаются ее. У нас такой процент намного выше. А маленькие дети в нашей стране и вовсе не имеют надежды на пересадку. В России в отличие от многих западных стран детское донорство запрещено. Поэтому у нас трансплантации делают только подросткам, да и то от взрослых доноров.

Следуем без пересадки?

— Известно, что к посмертному донорству часто негативно относятся даже врачи-реаниматологи. Наверное, в чем-то их можно понять. С одной стороны, они должны все силы потратить на спасение больного. Однако получается, что они одновременно готовят его к донорству, заранее предполагая, что он может умереть. Нет ли здесь этического противоречия?

— На практике часто выходит совсем не так. Врачи в реанимации, видя «неперспективного» больного, не будут тратить на него дефицитные препараты просто в целях экономии. А для трансплантологов именно безнадежный больной — потенциальный донор. Но, чтобы действительно стать донором, он должен до самого конца, до момента, когда будет зафиксирована смерть мозга, получать такое лечение, как если бы он должен был выжить. В первую очередь необходимо сохранить полноценное кровообращение. Поэтому зачастую, узнав о возможном доноре, мы высылаем в больницу специальную бригаду и препараты для донора.

— Врачи больницы, где находится донор, не могут сами забрать орган для трансплантации?

— Забор органа — сложная операция, ее технический уровень зачастую такой же высокий, как и при пересадке. В Москве существует особый центр заготовки органов для трансплантации, мы доверяем его сотрудникам забирать почки, потому что знаем уровень их работы. Но вот забрать у донора сердце или печень мы не разрешаем никому. В этих случаях я посылаю только своих сотрудников. Так я могу быть уверен, что функции органа не будут повреждены. Такой порядок существует не только у нас, но и в других странах. Только почки присылают для пересадки готовыми. Сердце, печень, легкие обычно забирают у донора сотрудники того учреждения, где предполагается проводить пересадку.

— Между тем у всех на слуху страшные истории про нелегальную торговлю органами. Говорят даже, что органы можно изъять у убитых на поле боя и потом вывезти на вертолете для трансплантации. Из ваших слов можно заключить, что это не соответствует действительности…

— Мягко говоря, да. Чтобы забранный орган был действительно пригоден для пересадки, нужна стерильная операционная. Где на поле боя, в лесу, на поляне можно организовать что-то подобное? К тому же хирург, производящий операцию забора органа, должен быть профессионалом высокого уровня, специализирующимся в области трансплантологии. Разве такого специалиста пошлют под пули? Никто никогда не проводил подобных операций в полевых условиях. Конечно, в развитых странах есть самолеты-операционные, но стоят они баснословно дорого. Кто ради нескольких вырезанных почек погонит такой самолет в район боевых действий, где его могут просто сбить? Это ерунда.

— Существуют ли юридические проблемы, связанные с донорством органов?

— Еще бывший Верховный совет РФ перед самым своим роспуском принял закон о трансплантации. В этом законе подразумевается презумпция согласия. Проще говоря, если родственники человека или он сам не высказывались против посмертного донорства, считается, что их согласие получать не нужно. Однако если родственники заявляют, что они против того, чтобы орган забирали для донорства, их мнение учитывается. В противоречие с законом о трансплантации вступил принятый позже закон о погребении умерших. В соответствии с последним, чтобы произвести посмертное вскрытие, нужно обязательное согласие родственников. Государственной думе еще предстоит привести оба закона в соответствие.

— Но в большинстве стран Европы и США тоже требуется согласие родственников потенциального донора. Презумпция согласия существует, если не ошибаюсь, лишь в Испании.

— Давайте будем реалистами. Если мы сейчас изменим законодательство таким образом, что необходимо будет просить согласия родственников на забор органов, то сведем количество трансплантаций практически к нулю. Наше общество еще не созрело для такого уровня решения проблемы. Кстати, в Испании сейчас наблюдается резкое увеличение количества пересадок органов. У них очень хорошо налажена донорская служба — там эту проблему подняли на национальный уровень. В частности, они придумали материально стимулировать врачей, которые работают в тех реанимационных отделениях, где производится забор органов для трансплантации. Я думаю, нам есть чему у них поучиться. Конечно, продажа органов однозначно должна быть запрещена. По нашим законам это тоже считается уголовным преступлением.

— Так, может, пойти еще дальше и взять пример с Китая? Там проблему донорских органов решили раз и навсегда: производят забор у приговоренных к смертной казни.

— Вот это аморально. Такие вещи никто из известных мировых трансплантологов никогда не поддержит. Ко мне приезжали специалисты из Китая, предлагали наладить сотрудничество. Я их поблагодарил и отказался.

— Существуют ли попытки решить проблему дефицита донорских органов средствами самой медицинской науки?

— Здесь есть несколько путей. Во-первых, развивается ксенотрансплантация: пересадка органов от животных к человеку. Самые подходящие животные для этого — свиньи. Речь идет о создании трансгенных животных, имеющих хотя бы два гена человека и в генетическом отношении являющихся промежутком между обычными свиньями и человеком. Эта проблема в общем-то близка к решению, но в Англии и некоторых других странах на такие вещи сейчас наложен мораторий. Есть опасения, что у свиней существует дремлющий ретровирус, который, проснувшись в человеческом организме, может стать причиной опасного заболевания. Так это или нет, никто не знает. Но если это действительно так, нужно заранее искать пути борьбы с инфекцией. Кстати, от животных человеку можно пересаживать не только органы, но и отдельные клетки. Наш институт, например, обладает самым большим опытом в мире по пересадке островковых клеток поджелудочной железы, которые вырабатывают инсулин, больным с тяжелыми формами диабета. Мы берем новорожденных кроликов и выделяем островковые клетки из их поджелудочной железы. Поскольку эти клетки выращиваются в культуре, они очищаются от клеток-паразитов, и при пересадке не требуется подавителей иммунитета. Результаты хорошие, сейчас в эксперименте есть и трансгенные кролики. Второй путь — создание искусственных органов. Конечно, знака равенства между искусственными органами и пересадкой поставить нельзя. Но как промежуточный этап на время ожидания трансплантации такое вполне возможно. Уже давно существует аппарат «искусственная почка» — он спас жизни многим пациентам и может поддерживать больного годами. Сейчас в развитых странах ведется работа над моделями искусственного сердца, полностью вживляемого и работающего в течение нескольких лет. С таким сердцем пациент мог бы ждать пересадки достаточно долго, не будучи прикован к постели. В нашем институте такая модель на подходе. Некоторые аппараты мы уже испытывали на животных. У нас были телята с такими сердцами — бегали по полянке, щипали травку. Между прочим, совершенно автономно: никакие шланги и провода за ними не тянулись. Что касается создания искусственной печени, то до этого пока далеко. Есть так называемые гибридные органы. В аппарат помещаются функциональные клетки печени поросят. И они работают, очищая кровь больного, но это ненадолго. Третий вариант — клонирование органов. Повторяю, не человека, а органов. Я лично против клонирования человека. Это неэтично, не говоря о том, что может быть просто опасно. Клонированная овечка Долли, которая уже ушла в лучший мир, и старела быстрее, и много болела. Клонировать орган — другое дело. С помощью биоинженерии будет возможно создать «запасной» орган для человека. Но тут мало решить вопрос о том, как такой орган «сделать». Его нужно быстро довести до нужных размеров, ведь больной человек не может ждать 14-15 лет, пока запасная печень или почка «вырастет». Это самый красивый вариант, приемлемый во всех отношениях. Но, к сожалению, требующий больше всего времени и научных сил для реализации.

Опубликовано в журнале «Итоги»

Об авторе

© Алла Астахова.Ru