Бермет Барыктабасова: Мы слишком бедные, чтобы впустую тратить деньги

Фото: АКИpress

15 лет назад она заболела доказательной медициной. Выяснилось, что, пойдя по этому пути, можно не только избавиться от неэффективных методов лечения, но и бороться с коррупцией, не только сберечь ресурсы медицины, но и защитить слабых. Бермет Барыктабасова работала консультантом по доказательной медицине Министерства здравоохранения Киргизской Республики. Я познакомилась с ней в Москве на конференции по оценке технологий здравоохранения в странах СНГ.




— Бермет, с чего все начиналось?

— В 2004 году я пришла не лекцию российского специалиста по доказательной медицине Василия Власова. Помню, сидела в коридоре — в зале не было места — и ловила каждое слово. Подошла к лектору с вопросом и осталась. Тогда у нас впервые заговорили о клинических руководствах, основанных на принципах доказательной медицины. Создали центр доказательной медицины, который должен был стать при Минздраве мозговым центром, помогающим принимать научно обоснованные решения. Доказательная медицина у нас долго развивалась в стесненных условиях, ресурсов было мало, но многолетние усилия постепенно приводят к прогрессу. Сейчас принципы доказательной медицины отражены в национальном законодательстве Киргизии. И в законе об охране здоровья граждан, и в законе об организациях здравоохранения, и в законе об обращении лекарственных средств прописано, что практика должна быть научно обоснована.

— Как вы это объясняете?

— Каждый наш клинический протокол не только спасает жизни, но и сберегает ресурсы — ресурсы государства, ресурсы семьи. Киргизская медицина очень небогатая. Страна тратит на здравоохранение всего 2,5-2,7 процента ВВП, притом, что сам ВВП маленький. Достаточно сказать, что 40 процентов национального дохода Киргизия получает от мигрантов, которые уехали на заработки за границу и, сами едва сводя концы с концами, отправляют деньги домой. В этих обстоятельствах случаи, когда, например, ребенку с синдромом Дауна врач назначает на 600 долларов неработающих ноотропов, совершенно неприемлемы. Мы слишком бедные, чтобы впустую тратить деньги. С другой стороны, сами пациенты часто приходят в Минздрав и просят разработать то или иное руководство. Они знают, что многое у нас устарело, что международная практика другая, и просят сделать современный национальный стандарт. Сейчас мне, например, еженедельно звонят родители аутистов и детей с синдромом Дауна: «Продвинулись? Сделали? Утвердили?»

Есть группы населения, которые ждут наши протоколы с надеждой. Подростковые беременности в нашей стране есть, и немало — 12 процентов. Что с этим делать, чтобы не было роста криминальных абортов и продаж новорожденных детей? Руководство по подростковой беременности основано на конвенции о правах ребенка: медики обязаны предоставить объективное консультирование , информирование и самые безопасные эффективные вмешательства. Помню, как мы вводили протокол «Сексуальное насилие». Долго обсуждали вопрос, может ли врач собирать доказательства. Оказалось, что может. Надо лишь правильно задокументировать этот процесс. Что раньше мог сказать врач женщине, которую изнасиловали? Сама виновата. Но когда мы утвердили этот протокол, то представители женских организаций брали его в руки и шли к гинекологу: «Видите этот документ? Выполняйте!»




— Как врачи относятся к тому, чем вы занимаетесь?

— Многие врачи, особенно в регионах, говорят, что клинический протокол — их спасение. Он защищает их от ФОМС, прокурора, следователя, самого пациента, главного врача… К тому же, руководства, основанные на лучших мировых практиках, полны здравого смысла. Ну, а молодежь и вовсе подгоняет нас. Когда я вижу, как дотошно обсуждают молодые врачи протоколы, как придирчиво рассматривают каждое доказательство, каждую ссылку, то чувствую, что уже постарела. Как-то они нашли на сайте в российских клинических рекомендациях по онкологии описание клинического исследования, а не стандарты в том виде, какие они должны быть. Возмутились: мы что, туземцы в набедренных повязках, чтобы довольствоваться этим?

— В Киргизии подобное не случается?

— В 2014 году была громкая история. 30 декабря, прямо перед Новым годом, профессиональная ассоциация неврологов принесла в министерство документ, сделанный по образцу наших протоколов. Его так же назвали — руководство — и так же оформили. Подвело только содержание: в тексте перечислили по торговым наименованиям ноотропные препараты с недоказанной эффективностью. Когда я увидела этот документ, то пошла к министру: «Нового года у вас не будет. Отказывайтесь от этого преступного документа, иначе будет война». Министр согласился со мной: «Я полностью за доказательную медицину!» Такие вещи бывают. Иногда проскальзывает какой-то недоказанный препарат. Я за ним гоняюсь: «Нельзя!»

— Вы ориентируетесь на российские клинические рекомендации?

— Конечно! Но их надо проверять. Особенно по ДЦП и неврологии. Смотрим целый ряд других — американские, австралийские, британские, новозеландские. Наша методология такая: собери всех лучших отечественных специалистов, узнай их мнение. Посмотри, что есть в мире, выбери лучшее. Обозначь, адаптируй. Найди деньги. Очень важно понять, будет ли это нам по деньгам. Например, американские стандарты самые дорогие, высокотехнологичные, трудновыполнимые. А британские — по-настоящему базовые: сегодня узнал, завтра внедряй. Кстати, бывает, что наши врачи, разобравшись в сути, начинают внедрять протоколы еще до их утверждения, потому что видят их очевидную пользу. Помню, у нас была настоящая война, когда мы работали над руководством по инсульту. К нам пришли врачи скорой помощи и сказали: мы не верим Кокрану. Когда мы объяснили им, что такое Кокрановское сообщество, когда показали данные, они настроились более позитивно. Клиническое руководство мы утвердили через несколько месяцев, но они к тому времени уже провели три или четыре собрания — сидели, обсуждали до ночи. В результате мы уменьшили расходы скорой помощи и избавились от избыточных обследований при инсульте. Уйдя от катастрофических затратных вещей, которые не обоснованы, и сосредоточившись на доказанных медицинских услугах, направленных на предотвратимые причины заболеваемости и смертности, можно сделать многое даже в бедном здравоохранении. Я например, аплодирую белорусам, которые при их дефиците — Беларусь отнюдь не богатая страна — сумели войти в европейскую тройку по неонатальной смертности.




— Кто конкретно разрабатывает клинические протоколы?

— Сейчас разные медицинские службы конкурируют в борьбе за право заняться протоколом. Если в службе есть две конкурирующие школы и протокол отдали одной, другие возмущаются: мы достойнее! Мы им отвечаем: а вы рецензируйте. Могут написать разгромную рецензию. В конце концов получим действительно хороший протокол. Взять, например, сахарный диабет. Там есть и полное руководство по сахарному диабету второго типа, и отдельный протокол для первичной помощи, и отдельный протокол по осложнениям, чтобы до них не довести, и отдельный протокол для пациентов. Сейчас появляются группы врачей — собираются сами, конгломерируются, и начинают работать над протоколами. Мы помогаем им, объясняем, как лучше действовать через доказательную медицину. И появляются протоколы — по сортировке больных, по сепсису… Недавно прекрасно прошла апробация протокола по судорогам у детей. Родители потребовали — давайте! Дождались мы и протоколов по черепно-мозговой травме, желудочно-кишечным кровотечениям. По онкологии уже десятки протоколов. Причем есть протоколы, которые, не побоюсь этого слова, стопроцентно меняют практику. Раньше были не те назначения, не та диагностика, не те вмешательства. Есть протоколы, которые мы сами разработали, и они признаны на международном уровне. Например, наш протокол по здоровью трансгендеров.

— Известно, что Киргизия первая среди стран Центральной Азии стала внедрять у себя Стамбульский протокол против пыток…

— Это международное руководство по документированию случаев пыток и их последствий мы применяем на практике с 2014 года. У нас оно было адаптировано. Наш вариант распространяется не только на пытки, но и на другие виды насилия. В основе борьбы с насилием лежит медицинское освидетельствование пострадавшего, так как жертвы так или иначе попадают к врачам. В рамках Стамбульского протокола мы разработали форму освидетельствования потерпевшего медработниками. При этом по стандартам во время осмотра рядом не должен находиться представитель правоохранительных органов, чтобы он не мог влиять на ответы пациента. Копия осмотра выдается пациенту на руки, другая направляется в следственные органы. Есть специальная форма, которую мы распространили по всем больницам республики, включая ведомственные. Несколько госучреждений проверяют, насколько ответственно документ заполняют врачи.




— Есть результаты?

— А как же! Это значит, что медик не только убрал с медицинской территории тех, кто нажимал на него. Но еще и взял на себя ответственность. Раньше врачи молчали — были силовики, судьи, прокуроры. Врачи ждали, что они решат. Но теперь врач приобрел силу независимости статуса. Он может защитить пациента своим свидетельством. Раньше женщина приходила к врачу, избитая мужем, и просила никому не сообщать об этом. В следующий раз не пришла, ее убили. Теперь врач обязан зафиксировать следы насилия. Наши врачи встали и за детей — бывают чудовищные клинические случаи. Защитили женщин, детей, стариков, потому что в форме через запятую прописаны все виды насилия. Врачи себя зауважали. Теперь многие требуют: формы закончились, давайте еще.

— Даже врачи закрытых учреждений?

— А им что, закон не писан? У них дипломы государственного образца. Они работают  на государство. В этих учреждениях находятся граждане Киргизской Республики. Сейчас мы разбираем случаи смертности в закрытых учреждениях. Почему военнослужащие погибли? Почему половина смертельных случаев суициды? Почему человек умер в медчасти, когда ему могли оказать помощь и он имел все шансы выжить? Очень много несовпадений диагнозов, отсутствий вскрытия, необоснованных назначений. До этого врачи соцучреждений, домов престарелых, детских домов, психиатрических стационаров, СИЗО, тюрем молчали. Не было обезболивания, антибиотиков — они разводили руками. У медицинских служб силовиков были свои правила. Некоторые не проходили лицензирования, аккредитации и сертификации по 20 лет. До последнего времени они за счет бюджета закупали лекарства с недоказанной эффективностью. Мы решили, что мы своих граждан в обиду не дадим, и потребовали, чтобы врачи этих учреждений работали по общемедицинским стандартам. Теперь за ними будет смотреть ФОМС, будет смотреть Минздрав, и они обязаны отдать пациента, если не справляются. Честно скажу — моя душа специалиста по доказательной медицине радовалась, когда после одного совещания врачи силовых ведомств выстроились в очередь с флешками, чтобы скачивать массив клинических протоколов Минздрава. Сначала шли белые рубашки, МВД, потом зеленые…

— Вы почувствовали себя победительницей?

— До победы еще очень далеко. У нас по-прежнему скудные ресурсы. Не институциализирован процесс разработки протоколов, нет реестра экспертов, которые могли бы этим заниматься. А между тем на нас давят со всех сторон. Сейчас у нас пошли протоколы по психологической помощи пациентам. Там есть и разделы о том, как врачу выдерживать все это. Мы меж двух огней — между врачами, которые работают на износ, и пациентами, которые страдают от некачественной помощи. Ну, и оппоненты — знахари, производители БАДов, фармлобби — как серый волк под горой, постоянно клацают зубами…

Специально для «Алла Астахова.Ru»




© Алла Астахова.Ru