Мальчик, который научился плавать сам

Что мне рассказать об Андрее Ивановиче Воробьеве? Как охватить в нескольких прощальных словах его невероятную, красивую и трагическую жизнь?

Чего в ней только не было. Первый министр здравоохранения независимой России. Академик сразу двух академий наук — «большой» и медицинской. Он в конце 80-х пришел в Институт переливания крови и за четверть века сделал из него Гематологический научный центр — уникальную клинику. Автор современной схемы кроветворения, вошедшей во все учебники. Человек, который писал расписки, отпуская на орбиту космонавтов под свою врачебную ответственность. Он лечил первых ликвидаторов аварии в Чернобыле — тех самых, что, не думая о себе, шагнули в радиоактивную воду. И многих смог спасти. Сельский доктор в Волоколамской районной больнице — «терапевт серьезного покроя, который и пороки сердца умеет слушать, и острый аппендицит с перитонитом не проспит». Гениальный врач, лечивший генсеков и президентов. Рыцарь милосердия у постели любого больного, которому требуется помощь. Даже если от него отказались другие врачи. «Люди не должны умирать от излечимых болезней» — это слова Воробьева.

Смысл его жизни был простой и высокий — схватка со смертью. «Вы теряете больную – зовите Воробьева. Потому что когда его, этого цепного пса, спускают, он уже ничего не видит. У него кровавые глаза, он бросается на смерть, он ее будет рвать, забыв обо всем», — так однажды он сказал

Наверное, у каждого, кто знал Андрея Ивановича, есть своя история. Но я, думая о нем, всегда вспоминаю о мальчике, который научился плавать сам. 

Журнал «Итоги», где я работала, задумал сделать серию больших биографических интервью — с людьми, личные истории которых стали историей эпохи. Андрей Иванович подходил для этого как нельзя лучше. Но, когда я ему позвонила, оказалось, что он поправляется после болезни и не сможет говорить подолгу. Мне пришлось записывать интервью кусками. Воробьев уже не был директором гематологического центра, но приезжал туда на процедуры. Ему выделили небольшую палату, где он мог принимать посетителей. Однажды я застала его с пациентами, которых он консультировал, сидя в инвалидной коляске. Он лечился и одновременно сам лечил… Андрей Иванович говорил медленнее, чем раньше, и, мне кажется, немного стеснялся этого. Но о каких же интересных вещах шла речь. Как-то, у него дома, меня оставили к обеду. Воробьев взглянул на ветку кедра за окном и рассказал за столом новеллу о стволовых клетках — о том, что они у человека в разном возрасте разные. Вот, например, молодое кедровое деревце. У него нет шишек. Но если привить на него ветку старого дерева, шишки будут, ведь у этой ветки свои «старые» стволовые клетки. Так и человек  — в своем развитии он не просто проходит какие-то этапы, но меняет состав клеток своего организма, как ящерица меняет кожу.

Делая биографическое интервью, я всегда ищу деталь, помогающую почувствовать моего героя. В рассказе Воробьева был один такой момент. Его родителей репрессировали. Отца расстреляли, мать отправили в лагерь. Детей взяла к себе бабушка. Потом была война, эвакуация, интернат, детский дом… Ему было восемь лет. В памяти остались символы счастливого детства: песни отца, катание на санках, купание с мамой в Москве-реке. Родители не научили его плавать — не успели. «Я, уже когда посадили родителей, стал ходить на реку и учиться сам, — говорит Андрей Иванович. — Сначала держался за мостки и болтал ногами, потом отпустил мостки и поплыл…» 

Ну, разве мог такой человек быть послушным винтиком системы? Работая сельским доктором, он не доносил, как должен был, на несчастных женщин, которые поступали к нему искалеченными, когда аборты были запрещены. Писал для прокурора: «Ехала верхом, упала с лошади». Придя в Институт переливания крови, запретил парткому преследовать евреев. А сам был беспартийным директором. В должности министра здравоохранения подготовил и провел закон о передаче тюремной медицины Минздраву, что позволило бы прекратить пытки. К сожалению, этот закон, прошедший все инстанции, не утвердил тогдашний президент Борис Ельцин. Власти новой России не были расположены к Воробьеву — люди с независимой позицией стали особенно неудобны. Но и Беслан, и Дубровка имели бы меньше жертв, если бы Воробьева допустили к лечению пострадавших. Он очень этого хотел. Когда разразилось дело гематолога Елены Мисюриной, Андрей Иванович приехал в суд, чтобы выступить в ее защиту. Он написал письмо «Почему погиб пациент?», которое многим помогло понять суть истории, ведь Воробьев был знаком с материалами дела. К сожалению, суд отказался выслушать его: академик был в инвалидной коляске.

Нет, не был он человеком системы. Он был человек эпохи — из того поколения, которое, пройдя через трудности и страдания, обрело незамутненное ощущение жизни, радость научных открытий. И ответственность за происходящее: «Поскольку у вас чиста совесть, поскольку вы обременены необыкновенным запасом знаний, те трагедии, которые происходят вокруг, – они все на нашей с вами совести. От того, что вы работаете с чистыми руками и с чистой совестью, от вашего облика, от ваших действий, от вашего профессионализма зависит многое в этой стране».

В последнее время, когда он тяжело болел и уже не мог давать комментарии и интервью, мне очень не хватало его независимого голоса, его профессионального отчетливого суждения.

Теперь будет еще больше не хватать.

 

Интервью с А.И.Воробьевым

Голос крови 

Голос крови — 2




© Алла Астахова.Ru