НА-Осипова-1Надежда Осипова: Одними нормативными актами проблему наркотических обезболивающих не решить

В июле 2014 года известный российский анестезиолог Надежда Осипова уволилась из Онкологического института имени П.А.Герцена в знак протеста против ситуации с обезболиванием. Ее откровенное письмо стало отправной точкой изменений в этой сфере. В октябре 2014 красноярский суд оправдал врача Алевтину Хориняк, которая до этого три года была под угрозой уголовного преследования. В декабре 2014 Дума проголосовала за поправку в Федеральный закон «О наркотических средствах и психотропных веществах», устанавливающую принцип доступности наркотических средств и психотропных веществ гражданам, которым они необходимы в медицинских целях. В апреле 2015 Минздрав утвердил порядки оказания паллиативной помощи взрослым и детям. Значит ли это, что проблема обезболивания в России решена?



— Надежда Анатольевна, как считаете, для решения проблемы обезболивания в России сделано достаточно?

— В законодательной поправке о доступности наркотических и психотропных веществ для медицинского применения был сформулирован принцип, на котором я сама много лет настаивала. Порядки оказания паллиативной помощи тоже в основном разработаны правильные. Но остается вопрос, как это будут исполнять. У чиновников такой подход: мы выпустили нормативные акты, теперь врачи будут выписывать наркотические анальгетики чаще и в больших дозах.

— Разве не за это боролись?

— Боролись за право пациентов на адекватное обезболивание. К сожалению, при нынешнем положении дел до этого далеко. Во-первых, врач должен знать, что именно выписать пациенту, в какой дозировке и в каком сочетании. Иначе эффект обезболивания не будет оптимальным. Приведу один пример. Недавно у меня случился перелом. Боль была адская. Врачи скорой предложили сделать обезболивающий укол. Я, конечно, поинтересовалась, чем будут обезболивать. Выяснилось, что в укладке у них только фентанил — препарат во много раз сильнее морфина. Его не полагается применять без наличия оборудования для поддержания жизненно важных функций. У пациента может, например, наступить остановка дыхания. Конечно, обычная машина скорой помощи такими возможностями не располагает. В общем, я отказалась от обезболивания. Потом позвонила своему коллеге, который в Российской медицинской академии последипломного образования курирует скоропомощные вопросы. Говорю: как же вы допустили, что фентанил используется на скорой? Почему не порекомендовали для этого более безопасный в этих условиях промедол? Он говорит: ну, вот Минздрав так решил… К сожалению, в наших реалиях приходится постоянно сталкиваться с примерами такого чиновничьего отношения. Мол, фентанил стоит копейки, боль убирает эффективно. А то, что действует он всего 20-30 минут, за которые пациента до стационара не довезти, и, к тому же, может вызвать остановку дыхания, представителям вертикали власти в голову не пришло. Боюсь, сейчас такая же ситуация будет с инъекционным морфином. Врачи будут вынуждены прописывать этот дешевый препарат всем пациентам, нуждающимся в обезболивании, в том числе и длительном, как онкобольные. Просто потому, что ничего другого не будет в распоряжении. Я все время повторяю: профессионалы должны решать, как и чем лечить больных. Но у нас пока  не так.

— Чем плох инъекционный морфин?

— Нужно понимать суть механизма действия инъекционного наркотика или так называемых «коротких» таблеток. Сделали пациенту укол, принял он «короткую» таблетку. Через 4 часа обезболивание полностью прекратится, и нужно опять принимать препарат. В сутки потребуется 5-6 инъекций. У пациента вся жизнь разбита на куски, включая ночной сон, — наполнена страхом, что боль вот-вот вернется. Но это еще не все. Очень быстро наступает толерантность — устойчивость рецепторов к действию наркотика. Он занял рецептор, активировал его, вызвал обезболивание, а потом эффект заканчивается и боль резко возвращается. Раз за разом требуются все возрастающие дозы обезболивающего. Совсем другая картина при обезболивании препаратами длительного действия. Существуют таблетки морфина, рассчитанные и на 12 часов, и на 24 часа. Есть трансдермальные системы — тоненький пластырь приклеивается на грудь на 72 часа. Происходит непрерывная дозированная подача препарата. Через 3 дня пластырь меняют. Это уже совершенно другое качество жизни неизлечимого онкобольного. У меня на полке стоит книга одного известного биолога «Генетические процессы в популяциях» с дарственной надписью. В последний год своей жизни он, благодаря тому, что получал адекватное обезболивание, сумел закончить свой труд. На обложку другой книги — нашей монографии по хронической боли — я вынесла картину художника, который, несмотря на рак легкого, в последние 11 месяцев своей жизни испытал творческий взлет и создал немало работ. Он ушел без страданий. Разве другие пациенты не заслуживают этого?

— Почему вы думаете, что для большинства нуждающихся в обезболивании все закончится инъекционным морфином?

— В России есть научно-исследовательские учреждения и предприятия, владеющие технологиями синтеза субстанций и производства лекарственных форм всех основных наркотиков, применяемых в медицине. Но государство не выделяет на это средства. Притом, что только оно может быть основным заказчиком. Кроме инъекционного морфина, у нас мало что производят. Есть фентанил, есть промедол, который не предназначен для длительного лечения. Есть мизерное количество современного препарата проседола. Практически все анальгетики длительного действия, обеспечивающие приемлемое качество жизни, закупаются за рубежом. О том, как на самом деле в России обстоят дела с наркотическими обезболивающими, свидетельствует поправка, внесенная в  закон «О наркотических средствах и психотропных веществах» в апреле 2016 года. Она предполагает в случае начала военных действий применение обезболивающих препаратов без лицензирования.

— То есть, со средствами обезболивания у нас совсем худо?

— Именно так.

— Это основная проблема?

— Даже если бы в распоряжении среднего российского врача оказался весь спектр современных препаратов для обезболивания, он все равно не смог бы сделать правильный выбор. У него недостаточно знаний, поэтому ему страшно применять наркотические обезболивающие. Это  сильнодействующие препараты, которые при малейшей передозировке могут действовать угнетающе на жизненно важные центры мозга: дыхательный, сосудистый. И врач, в принципе, правильно боится. Ведь ему нужно понимать, какие процессы происходят в мозге при боли, какие молекулярно-генетические механизмы действуют, какие медиаторы, что на что влияет. Кроме того,  одним наркотиком не обойтись — современный подход предусматривает использование дополнительной адъювантной и симптоматической терапии, которая позволяет улучшить обезболивание, уменьшить потребность в опиоидном анальгетике, скоррегировать побочные эффекты. Это целая наука, которая в российских медицинских вузах, к сожалению, не преподается. Кстати, в Европе и в США в вузах студентов тоже не обучают этим вещам. Но врачи проходят обязательную подготовку по проблеме боли и обезболивания после окончания высшего учебного заведения, в том числе и по правилам использования наркотических и психотропных средств.  Без сертификата прохождения такой подготовки ни один врач не имеет права приступить к практической деятельности. Ведь боль бывает во всех областях медицины, и ее надо уметь снимать. У нас тоже это должно быть.

— Что мешает сделать такую сертификацию?

— Отсутствие системы. Сертификат дается тогда, когда есть специальность. Пока в России специальность «паллиативная медицина» отсутствует. Надеюсь, что ситуация изменится. Мой ученик Георгий Новиков, который уже много лет возглавляет Российскую ассоциацию паллиативной медицины, проявил инициативу — при поддержке Олега Янушевича, ректора Московского государственного медико-стоматологического университета им. А.И.Евдокимова, в этом вузе организовали кафедру паллиативной медицины на базе Российского центра паллиативной медицины на 200 коек. На этой кафедре непрерывно идут образовательные циклы — за месяц они готовят по 70 врачей: учат определять физиологические механизмы боли, ее типы, подбирать методы и средства лечения. Циклы соответствующей подготовки врачей начаты и в Российской медицинской академии последипломного образования — я разработала для этого модульную программу обучения теоретическим и практическим аспектам боли и ее лечения, утвержденную Минздравом. Пока это капля в море. Но нужно стремиться к тому, чтобы все врачи по окончании института проходили такие курсы.

Сюжет в развитии

Какая боль! 

Права ли доктор Хориняк? 

Считаю своим долгом 

Все наоборот

© Алла Астахова.Ru