Найти свое призвание можно, и оказавшись в мире слепых. Правда, для этого придется нарушить его границы

Даже если ты никогда не сможешь увидеть лицо своего ребенка, а из внешних примет мира тебе доступны лишь свет и тени, можно быть счастливой, — говорит Татьяна Касаткина. Рецепт счастья: не замыкайся в слепоте. Кроме зрения у тебя есть многое другое. Используй свои возможности.




— Таня, примите комплимент: очень хорошо выглядите…

— Друзья и близкие помогают советами. Но я и сама могу подобрать одежду: проверить на ощупь, в каком она состоянии, погладить или пришить пуговицу, рассмотреть контрастные цвета при ярком освещении. Я незрячая не от рождения. В первом классе ходила в обычную школу. Просто родилась с очень плохим зрением. Врачи поставили диагноз — абиотрофия сетчатки и частичная атрофия зрительного нерва. С самого начала было понятно, что зрение будет падать, и в конце концов может утратиться. Раньше я могла читать три верхних строчки в таблице для проверки зрения. Сейчас вижу свет, тень, крупные силуэты. Бывает, чуть лучше видишь. Может, это от настроения зависит или от погоды. При ярком солнце я могу увидеть контуры — где газон, а где асфальт.

— Помните, когда стали хуже видеть? 

— Я родилась в деревне в Чувашии. С медициной там было довольно плохо, но, когда мне исполнился год, врачи отправили меня в Чебоксары, в филиал МНТК «Микрохирургия глаза». Там поставили диагноз. Впрочем, до школы я почти не замечала, что с моим зрением что-то не так. Днем бегала и играла вместе со всеми детьми. Правда, когда наступала темнота, способность видеть резко падала, и я становилась беспомощной. Двоюродной сестре приходилось всюду водить меня за руку. В школе, в первом классе, я поняла, что не такая, как все дети. Учителя сажали меня на первую парту, а я все равно не видела, что написано на доске. Они стали крупным шрифтом писать задания на листочке и класть мне на парту. Если утро было темным, дорогу до школы я могла найти с трудом. Ко второму классу врачи настоятельно рекомендовали перевести меня в школу для слабовидящих. Прекрасно помню день, когда мама привезла меня в интернат в Самаре. Мы вышли из автобуса и подошли к трехэтажному дому. Мама сказала: ты будешь тут учиться.

— Чем спецшкола отличалась от обычной? 

— В таких школах три категории классов: для слабовидящих, для брайлистов (тех, у кого совсем плохое зрение, учат читать рельефно-точечный шрифт Брайля, который позволяет нащупывать буквы). Третья категория — детдомовцы. У многих из них отклонения не только по зрению, но и задержка психического развития, дефекты речи. Класс для слабовидящих, в который я попала, считался лучшим. Все учебники были напечатаны крупным шрифтом, нас обучал тифлопедагог, владеющий методикой обучения незрячих. Но даже в этом классе я видела хуже всех. Нас в классе было 9. Часть — приходящие дети, городские. Их после уроков забирали домой. Часть — дети, которые жили в интернате. Мы, интернатские, были более сплоченными.

— В  интернате не было бытовых сложностей? Дети-то незрячие. 

— Нам помогали — старшие девочки заплетали нам косички, воспитательницы учили стирать трусики и носочки. Потом мы, когда стали старшеклассницами, тоже помогали маленьким. Учили их следить за собой. Воспитательницы повторяли нам: девочки должны быть опрятными, но девочки, которые не видят, должны быть в несколько раз аккуратнее, делать все более тщательно по сравнению со зрячими.

Кроме общеобразовательной школы, я окончила еще и музыкальную: она была тут же, рядом. Однажды к нам пришли две учительницы, чтобы пригласить на занятия, и мне больше понравилась та, которая по классу баяна. Я была способная, но не могла собраться. Однажды учительница попросила меня получше приготовиться к отчетному концерту. Сказала, что придет комиссия. Я выложилась на совесть. Проверяющий сидел в первом ряду. Через несколько лет учительница призналась, что это был ее муж: так она пыталась заставить меня заниматься. Я с благодарностью вспоминаю эту историю.

— Вы чувствовали, что чем-то отличаетесь от людей вне интерната? 

— Это было заметно, когда нас вывозили на экскурсии и в театр. Школа была хорошая, и поездки бывали часто. Когда воспитатели предупреждали в транспорте, что везут слепых и слабовидящих детей, многие нас сторонились. Мне кажется, люди часто не понимают, как себя вести в случаях, когда кто-то болен или у него физические проблемы. А мы, наоборот, хотели быть как все. Писали мальчикам записки, а они нам. Устраивали дискотеки. Напротив школы был парк с американскими горками, там тусила молодежь, и мы туда ходили. По телефону-автомату звонили на «Русское радио», посвящали друг другу песни. Я даже пробовала курить за углом, но быстро поняла, что это не для меня.

Наша школьная программа была рассчитана на 12 лет. В 19 лет мне дали вторую группу инвалидности по зрению, но я хотела учиться дальше. Моя лучшая подруга, которая была на год старше, в это время уже поступила в Курске в Музыкальный колледж-интернат для слепых и звала меня с собой. В этот колледж ехали отовсюду — в советское время он был единственный в мире. Среди слепых много музыкантов, обладающих выдающимися способностями. Понятно, почему — у незрячих хороший слух и чуткие пальцы.

— Вместо зрения включаются другие чувства? 

— Возрастает интуиция, начинаешь лучше чувствовать людей. Обостряется слух. Увеличивается тактильная чувствительность. Например, моешь пол. Пыль не видишь, и руками проверяешь, есть ли она.  У меня еще очень развито обоняние. Иногда это выручает, иногда мешает — например, когда едешь в полном вагоне метро.

В общем, я решила поступать в музыкальный колледж в Курске. Но до этого отправилась в казахское село на свадьбу друзей. Свадьба обещала быть грандиозной, на нее пригласили 200 человек. Среди них был Дима. Встреча с ним изменила мою жизнь, но тогда я этого еще не знала. Только вздохнула про себя: бывают же такие люди интересные. У меня перед глазами картинка: лето, яркое солнце, рядом со мной стоит высокий человек с густыми кудрявыми волосами. Я именно увидела его — солнце светило необыкновенно сильно. Я и сейчас при ярком освещении могу увидеть, что у Димы темные волосы. А может, только кажется, что вижу. Ты думаешь, что видишь, а на самом деле помнишь…

Дима окончил в Курске колледж для незрячих и получил профессию барабанщика. Он начал терять зрение подростком. К моменту нашей встречи он видел только крупные силуэты. Что не мешало ему учиться на историческом факультете МГУ и ездить в этнографические экспедиции. Вот и тогда он заехал на свадьбу друга по пути в экспедицию с кафедрой этнологии. Они изучали казахские обычаи и обряды. Интеллектуал, душа компании — даже выбор слов у него был другой, чем у окружающих: более точный. Мне показалось, что это человек с другой планеты. Я таких никогда не видела. Он отправился в экспедицию, а я уехала в Курск поступать. Правда, расстались мы, как выяснилось, ненадолго. После казахской экспедиции Дима отправился еще в экспедицию в Крым, а на обратном пути заехал в Курск. В этот раз мы проговорили с ним несколько часов. До колледжа он окончил обычную сельскую школу — его отец агроном. Когда он приехал в колледж, то впервые познакомился с миром слепых. Поначалу ему пришлось трудно. В колледже везде были группы своих — студенты из одного интерната держались вместе, среди преподавателей тоже было много выпускников тех же интернатов. Дима мог рассчитывать только на себя.

— Что такое мир слепых? 

— Специализированный колледж, школа, предприятие… Там только свои. В этом мире не любят тех, кто выделяется. А Дима именно такой. Кстати, в музыкальном колледже поначалу никто не верил, что ему удастся поступить в МГУ. После Димы в этот вуз понемногу потянулись и другие выпускники колледжа.

Дима еще раз приехал в Курск в феврале. Бывает же такое — одно слово может многое решить в жизни. Когда он уезжал в Москву, его провожала целая компания. Друзья пошутили: не уезжай. Дима повернулся ко мне: Таня, мне остаться? В мае он еще раз приехал в Курск и сделал мне предложение. В июне, окончив первый курс дирижерско-хорового отделения, я уехала в Москву, и вскоре мы поженились. Дима предупредил, что будет встречать меня у поезда в ярко-оранжевой футболке.

— Чтобы вы смогли его увидеть? 

— Я же видела контрастные цвета. Мы вышли из вокзала и поехали в университет. Я была поражена тем, как Дима ориентируется в метро. Сейчас ориентируюсь не хуже. Главное — знать свой маршрут. Хотя у меня принципиальная позиция: даже если я хорошо знаю дорогу, я всегда принимаю помощь, когда кто-то предлагает ее. Чтобы в следующий раз этот человек не прошел мимо незрячего.




Осенью Дима поступил в аспирантуру истфака МГУ. А я отправилась записываться на университетские подготовительные курсы. Выбрала исторический факультет. Когда увидела, с какими знаниями туда приходят абитуриенты, поняла, что заниматься придется много.

— Как вы занимались? Вы же не могли читать обычные учебники. 

— Я записывала лекции на диктофон и потом их прослушивала. У Димы было много книг, начитанных на кассетах. Есть специальная библиотека для слепых — там можно заказать чтение книги или скопировать запись. Кроме того, многие книги ему начитывала мама. Учебник Орлова и Георгиева «История России» я тогда практически выучила наизусть. Писала для себя заметки по Брайлю. Есть специальный прибор — закладываешь в него лист бумаги и начинаешь с помощью трафарета справа налево накалывать буквы. Потом лист переворачивается, и текст в виде точек можно читать слева направо. В старших классах школы я научилась пользоваться этой техникой, хотя писала и читала не так быстро, как те, кто учился в классах брайлистов. В общежитии МГУ мы с Димой жили в восьмиметровой комнатке. Мне было 20 лет, мы были вместе, и казалось, что все легко и просто. Первую зимнюю сессию на истфаке я сдавала уже будучи беременной.

— Не было страха, что ребенок родится с такими же проблемами, как у вас? 

— Конечно, я волновалась. Но сказала себе: даже если у меня будет незрячий ребенок, это еще не конец света. Я смогу его всему научить. Когда мне делали кесарево сечение, я была под обезболиванием, но слышала все, что происходит. Услышав, что по шкале Апгара врачи ставят дочке 8-9 баллов, я с облегчением выдохнула: значит, зрение в порядке.

— Вам кто-то помогал с ребенком? 

— Я поняла, что смогу справиться сама. Няни у нас не было — сидели с дочкой по очереди. Через полтора года я вернулась на истфак. Конечно, с ребенком учиться было намного труднее. Но нам помогали наши родители. Каждый раз, когда у меня была сессия, свекровь уходила в отпуск. Денег хватало — у нас обоих была пенсия по инвалидности плюс стипендия. Мы с Димой подрабатывали операторами в колл-центре сутки через трое. Ездили туда по очереди. Дочке всегда покупали самое лучшее — одежду, обувь, игрушки… Помню, с мамами, которые жили в общежитии, мы ходили гулять в восемь колясок по Ленинским горам. Если нужно было проверить, как выглядит ребенок, я звала подругу Свету: «Посмотри на Каролину — все ли в порядке, чистенькое ли у нее личико, нет ли аллергии?» Я хорошо училась. Окончила МГУ с красным дипломом. Вспоминаю это время и удивляюсь, как все успевала.

Сейчас Дима преподает студентам-музыкантам в Государственном специализированном институте искусств. Пытался организовать кадровое агентство по трудоустройству инвалидов — опыт оказался неудачным, но многому его научил. Взяв кредит в банке, он открыл массажный салон. Мы вместе ведем этот бизнес. Быть незрячим управляющим гораздо сложнее, чем зрячим, но у нас получается. В будущем хотим развивать «слепой» массаж — в Европе это направление очень известно. Нашей дочке Каролине 9 лет. Она учится в гимназии и профессионально занимается танцами.

— Бывают сложности с тем, что у Каролины незрячие родители?

— Было время, когда она, совсем маленькая, кидала вещи. Снимет туфельку, кинет ее на пол, ты ползаешь и ищешь, а она смеется. Сейчас могу сказать, что мы вырастили ответственного ребенка. Я могу позвонить ей домой, попросить позаниматься или почитать и быть уверенной, что она это сделает. Когда мы вместе идем по улице и я задеваю за бордюр, она меня направляет. Конечно, она помогает нам, но мы стараемся, чтобы она чувствовала с нашей стороны опору и защиту. Незрячие родители могут многое из того, что делают зрячие — надо лишь правильно организовать процесс. Сейчас, когда в аквапарке мы забираемся на горку, первая вниз скатывается Каролина, потом скатываюсь я, и она меня внизу встречает. Когда дочка подросла, Дима вместе с ней встал на ролики и коньки. Правда, на роликах они катаются на Ленинских горах — там безопаснее, потому что людей мало.

— Чего вы ждете от будущего? 

— Мне кажется, в нашей жизни наступило время отдавать. Дима сейчас занимается дайвингом и хочет получить лицензию, чтобы искать останки солдат войны в реках и озерах. Зрячие водолазы теряются в темноте на илистом дне, а незрячие чувствовали бы себя в этой обстановке более уверенно. Я мечтаю открыть клуб развития для незрячих и слабовидящих детей. Хочу быть его директором и проводить практические занятия. Еще одна мечта — работать учителем истории в школе для слабовидящих. Почему-то директора таких школ предпочитают брать на работу зрячих преподавателей, думая, что с ними меньше проблем. Но мы, инвалиды по зрению, сейчас очень адаптированы благодаря современным гаджетам и компьютерным программам. Например, у меня в смартфоне есть приложение, озвучивающее все тексты на экране. Я могу перевести деньги в банке, заплатить за телефон и многое другое. Современные компьютерные программы позволяют озвучивать любые тексты. У нас сейчас нет проблем с чтением книг. Мы, как и все, пользуемся Интернетом, имеем аккаунты в социальных сетях, ходим в кино и театры. Мне обидно, что к незрячим детям приходят люди, которые всего этого не знают. А я могла бы передать им свой опыт. Главное, что я постаралась бы до них донести, — не надо замыкаться в слепоте. Кроме зрения у тебя есть многое другое. Просто воспользуйся своими возможностями. А там как получится. На своем примере могу сказать — чаще всего получается.




© Алла Астахова.Ru