Иван Павлов стал первым российским нобелевским лауреатом в области физиологии и медицины. Его успех повторил Илья Мечников. Третьего российского лауреата по медицине ждем до сих пор…

19.10.2004

Праздновали в Рязани, на родине Павлова. Несмотря на то что отметить век высокой награды собрались первые лица российской медицинской науки, московские академики, прошло торжество без помпы. Да и как еще можно отмечать научные рекорды столетней давности? Ведь в последний год никто из российских медиков не рассматривался Нобелевским комитетом даже в качестве номинанта на премию. За прошедшие сто лет Нобелевскую премию, кроме Павлова, получил лишь Илья Мечников. И было это в незапамятном 1908 году. Поэтому все разговоры по случаю круглой даты сводились к двум вопросам: почему нашим ученым не дают нобелевские премии по физиологии и медицине и что с этим делать?

Остаться в живых

Как ни странно, но отсутствие нобелевского «лауреата N 3» среди российских медиков и физиологов многие связывают не только и не столько с нынешним тяжелым состоянием нашей науки. «Каждый физик получит Нобелевскую премию, если проживет достаточно долго», — пошутил нобелевский лауреат в области физики Виталий Гинзбург. В его словах есть доля правды. Часто открытие, двинувшее науку вперед, ждет десятки лет, прежде чем его наградят Нобелевской премией. А значит, проблемы недофинансирования нашей науки сегодня аукнутся в будущем, но никак не касаются нынешних возможных лауреатов.

В действительности существует несколько причин наших неудачных «выступлений» по физиологии и медицине. Есть такие области российской науки, которым на протяжении многих лет хронически не везло. «Взять, например, историю нашей медико-биологической науки. Если подумать о том, как она развивалась у нас в стране, можно только удивляться, как здесь до сих пор что-то существует, — считает вице-президент Российской академии медицинских наук Николай Бочков. — Вспомните «лысенковщину», поход на генетику. Стоило этой отрасли науки хотя бы чуть-чуть встать на ноги, как с началом перестройки прекратилось финансирование. А ведь во всем мире она как нарочно именно в этот момент начала развиваться очень быстро, требуя больших денежных вложений. Где уж тут у нас взяться нобелевским лауреатам по генетике?»

Однако медицинские открытия, достойные золота нобелевской пробы, в России все же имеются. Одни давно используются в практике, и никто даже не вспоминает о том, что когда-то все было по-другому. К таким открытиям относят опыт генерального директора Российского кардиологического научно-производственного комплекса академика РАН и РАМН Евгения Чазова, много лет назад попробовавшего растворять тромбы в сердце при инфаркте миокарда с помощью тромболитических средств. «Раньше подобные вещи казались абсурдом, никто не верил, что это получится, — говорит Бочков. — А сейчас этим опытом пользуется весь мир, он перевернул кардиологию». Своего звездного часа ждут и другие открытия. Многие ли знают, например, что Иосиф Чертков, стоявший у истоков открытия стволовых клеток, о которых сейчас много говорят и пишут, живет в России? Ученые считают, что если стволовые клетки оправдают большие надежды, которые на них возлагают в связи с бумом клеточных технологий, то нобелевский лауреат в этой области обязательно будет. Главное для автора открытия — дождаться признания, попросту остаться в живых в час икс.

«Несколько лет тому назад мы предлагали в качестве номинанта ныне покойного Владимира Неговского. Когда-то вся реаниматология в мире начиналась с его работ, и даже сам термин «реанимация» был введен в практику им, — рассказывает президент РАМН Валентин Покровский. — В этой области на Нобелевскую премию были выдвинуты два кандидата, один — от нас, другой — от американцев. Но нобелевский конкурс есть конкурс, и они в тот год не победили. Однако по условиям присуждения премий лауреатом может стать только ныне живущий ученый. После смерти Неговского мы уже не смогли повторить это выдвижение». Получается, что, если бы коллеги поспешили с признанием заслуг Неговского и выдвинули его номинантом на несколько лет раньше, у России, возможно, сегодня было бы одним нобелевским лауреатом больше. И здесь кроется еще одна причина того, что у нас мало нобелевских премий.

Голосуй или проиграешь!

Процесс выдвижения кандидатов — вещь конфиденциальная. Лишь через пятьдесят лет мы узнаем, кто и какие кандидатуры выдвигал на премию сегодня. А пока можно только изучать данные полувековой давности. «При этом мы часто узнаем удивительные вещи, — говорит Виталий Гинзбург. — Например, долгие годы мы считали, что в свое время наши физики Ландсберг и Мандельштам, химик Ипатьев не получили заслуженных премий из-за «антисоветской позиции» Нобелевского комитета. Помню, я сам возмущался этим. И только когда открылись архивы, выяснилось, что они не получили премий совсем по другой, более банальной причине: Ипатьева просто не выдвинул никто из соотечественников, Мандельштама и Ландсберга номинировал лишь один человек, и этого не хватило. Не буду называть имен, но я точно знаю, что похожие вещи происходят и сейчас. Многие наши выдающиеся ученые, получающие письма из Нобелевского комитета с просьбой назвать номинантов, не отвечают, не выдвигают своих кандидатов. А вот американцы используют эти шансы. Так кого нам винить в результате?»

Конечно, в качестве оправдания можно было бы вспомнить, в каком нравственном климате совсем недавно существовала наша наука. Известно, что сразу после Второй мировой войны научные контакты советских ученых с нобелевскими учреждениями по негласному распоряжению властей полностью прекратились. Да и позже, когда отношения потеплели, выдвигать соотечественников на нобелевские премии для наших ученых долгое время было весьма проблематично. «В советское время я получал письма из Нобелевского комитета, называл имена некоторых западных ученых, но своих в такие списки никогда не вставлял, — рассказывает директор НИИ физиологии академик РАМН Константин Судаков. — Это не было тогда у нас принято, ведь все кандидатуры нужно было согласовывать в ЦК и прочих организациях. Так что это был очень сложный вопрос».

Впрочем, дело, по-видимому, все же не только в сложных взаимоотношениях СССР с Нобелевским комитетом. Понять это помогают те же архивы. Известно, что каждый нобелевский лауреат в соответствии с положением о премии наделяется пожизненным правом ежегодно номинировать одного кандидата. Обычно лауреаты широко пользуются этой почетной привилегией. Например, физик Макс Планк предлагал своих кандидатов 43 раза, от Нильса Бора с 1920 по 1962 год поступило 29 номинаций. Шестнадцать рекомендованных им ученых получили нобелевские премии. А вот нобелевский лауреат Иван Павлов воспользовался этим правом всего два раза — в 1934 году он предложил кандидатуры своего ученика, физиолога Орбели, и патолога Сперанского, а на следующий год — японского физиолога Генити Като. Конечно, сейчас трудно сказать, почему он поступал именно так, но кое-какие печальные обобщения напрашиваются сами собой. «Честно говоря, я думаю, что здесь многое зависит еще и от нашего российского менталитета, — говорит проректор Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова академик РАМН Игорь Денисов. — «Нет пророка в своем отечестве» — это ведь про нас. Но в современном мире ученые должны учиться солидарности. Время нобелевских лауреатов-одиночек ушло. Нам надо наконец понять: отдать должное открытию коллеги, соотечественника в наших же интересах».

Что делать?

То, о чем говорит Игорь Денисов, не пустые слова. На первый взгляд кажется, что в вопросе о нобелевских премиях речь идет лишь об удовлетворении амбиций ученых. Однако опыт США, страны, которая давно уже превратилась в кузницу нобелевских кадров для всего мира, свидетельствует, что это не так. «Не секрет, что американцы буквально «пробивают» своих кандидатов, подключают к этому делу политиков, — рассуждает Денисов. — Правы они или нет? Не знаю, но результатом такой активной деятельности являются не только почет и слава. Нобелевские премии сегодня, когда система финансирования науки в мире построена на выделении грантов, становятся мощным насосом, привлекающим средства к определенным областям исследований. Любому понятно, что, если в команде ученых есть нобелевский лауреат, получить грант им значительно легче». Кроме того, в России у нобелевских лауреатов появляются еще и другие возможности. «Я стал публичной фигурой и в каком-то смысле я даже рад, что часто бываю на телевидении, даю интервью, — сказал «Итогам» академик РАН Виталий Гинзбург. — Поверьте, не из-за глупого тщеславия. Ведь ученому у нас всегда было трудно высказать свои мысли так, чтобы их услышали. Благодаря своему статусу сегодня я имею эту возможность». Наш нобелевский лауреат признает, что сейчас он в состоянии помочь коллегам «выбить» финансирование. «Я физик-теоретик, и лично мне не нужна особая аппаратура, — говорит Гинзбург. — Но ясно, что, если я подписываю какую-то бумагу, в которой мои коллеги просят деньги на оборудование лаборатории, она будет рассмотрена более благожелательно. Здесь никаких особых секретов нет. Это действует и в Америке, и у нас. Я где-то читал, что большие возможности такого рода получают нобелевские лауреаты в Японии». Так что нобелевские лауреаты в рядах ученых — в любом случае благо для всех.

Что же делать, чтобы нобелевских лауреатов стало больше и у нас? «Конечно, лучший способ получать нобелевские премии — делать открытия, — говорит Гинзбург. — Но давайте еще будем стараться вовремя оценивать достижения своих коллег и не забывать выдвигать их в качестве номинантов на премию». Совет нобелевского лауреата не так прост, как может показаться. В процедуре присуждения самой престижной премии существует определенный механизм выдвижения кандидатов. Каждый год Нобелевский комитет рассылает выдающимся исследователям разных стран несколько тысяч специальных писем с просьбой указать имена тех, кого они считают достойными Нобелевской премии. До ста таких писем ежегодно получают известные российские физики, сто — химики, еще сотню — медики и физиологи. Некоторые кандидаты могут стоять в нобелевской очереди много лет. Есть ученые, которых можно было бы занести в Книгу рекордов Гиннесса: они номинировались на премию более восьмидесяти раз! Кандидатуру Виталия Гинзбурга тоже выдвигали очень долго — более тридцати лет.

Конечно, номинировать ученого на Нобелевскую премию должны прежде всего его соотечественники. И во многом благодаря их настойчивости кандидат рано или поздно попадет в когорту нобелевских лауреатов. И большинство считает, что в конечном итоге в этом заинтересованы не только наука, но и общество в целом. «Если бы нобелевские лауреаты, такие, как Павлов, были депутатами Госдумы, многих ошибок, которые мы совершаем сегодня по отношению к науке и образованию, принимая безграмотные законы, попросту не было бы», — заметил заместитель председателя Комитета по образованию и науке Сергей Колесников. Что ж, пока с сожалением приходится констатировать, что из российских нобелевских лауреатов парламент не создашь.

Опубликовано в журнале «Итоги»