Система психоневрологических интернатов — чудовищное наследие прошлого. Можно ли изменить ее, построив новые интернаты? 

На специальном заседании президентского Совета по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) лучшее боролось с хорошим. Заместитель министра труда и социальной защиты Светлана Петрова рассказала о проекте строительства лучших, по ее мнению, психоневрологических интернатов, разработанном в недрах ведомства — именно в ведении Минтруда сейчас находятся ПНИ. На строительство 17 новых интернатов будет выделено 50 миллиардов рублей.

Правозащитники не оценили планов громадьё, о котором говорила замминистра. «Мы имеем систему расходования денег в основном на содержание административного аппарата и больших хозяйственных построек, — сказала Екатерина Таранченко из благотворительной общественной организации «Перспективы». — Нужно тратить деньги не на строительство, а на услуги людям и улучшение их жизнеустройства».




Психоневрологические интернаты — чудовищное наследие прошлого. Кто помнит историю о том, как при Сталине инвалидов войны свезли на Валаам, чтобы не портили вид советских городов? ПНИ создавали с таким же отношением. Людей с хроническими психическими расстройствами сотнями свозили в отдельно стоящие здания в удаленной сельской местности. А еще экономия. «Ровно экономия привела к той ситуации, которую мы сейчас имеем, — говорит Елена Альшанская из фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». — 600 человек увезли в село, за пределы города, закрыли их там и оставили им одну няню на 16 человек. Это дешевле, чем развивать услуги на местах. Но невозможно собрать 600 людей с тяжелыми нарушениями в одно место и выстроить вокруг нормальную среду».

Экономия, возможно, является призрачной — на содержание зданий и зарплату персонала в подобных учреждениях обычно тратятся огромные средства. Но интернаты и сейчас стоят там, где стояли — в укромных местах вдали от городов. В цивилизованных странах  развитие получила другая практика — сопровождаемое проживание. Люди, которым не нужен постоянный уход, живут небольшими группами. Им помогают социальные работники.

В России 645 психоневрологических интернатов. Заместитель руководителя Федеральной службы по труду и занятости Иван Шкловец, который недавно проводил проверку интернатов, сообщил, что на момент проверки в ПНИ проживали 154 тысячи 878 граждан, в том числе 112 тысяч недееспособных. 37 тысяч 854 нуждались в постоянном постороннем уходе, то есть, имели постоянный постельный режим. Своих обитателей в интернатах называют «обеспечиваемые», хотя на самом деле люди платят за свое обслуживание — отдают 75 процентов пенсии. В 2015 году им повысили плату. «Это нарушение закона: длящиеся правоотношения являются препятствием к повышению платы», — говорит Сергей Колосков из организации инвалидов и их семей «Новые возможности». Услуги, прописанные в контракте, который человек заключает с учреждением, когда туда поступает, чаще всего не предоставляются в полном объеме — это тоже нарушение закона. В тех регионах, где работают правозащитники, прокуратура сотнями выпускает предписания. Но их не выполняют.




«Обеспечиваемые» проводят жизнь в изоляции. «До сих пор интернаты являются системой сегрегации. Они в достаточной мере закрыты на вход для обычных людей — посетителей, волонтеров, родственников», — говорит Таранченко. «Лишение дееспособности превращает человека в подопечного психоневрологического интерната, и его единственным опекуном становится директор этого интерната», — говорит член СПЧ Екатерина Шульман. «В интернатах есть практика трактовки недееспособного лица как лица, которое лишено прав принимать вообще какие-то решения, даже о покупке личных вещей, — рассказывает Таранченко. — Выйти из интерната таким людям нельзя без сопровождения представителя опекуна. Но у интернатов не хватает персонала даже для оказания базовых услуг. Поэтому подопечные интернатов обычно не покидают здание».

«Если у нас сочетаются три фактора — монополизация, неподотчетность и непрозрачность, — это рецепт изготовления ада из подручных материалов. Это производит злоупотребления в любом месте, из любых людей, с самыми лучшими целями и планами. Здесь такая ситуация: есть единственный опекун, он предоставляет услуги, поскольку подопечный в его учреждении. И он же принимает все ключевые решения относительно жизни этого человека», — говорит Шульман. «Сегодня при проверках в интернатах выявляются нарушения базовых прав человека — права на жизнь, на здоровье, на человеческое достоинство, свободу передвижения и на защиту», — констатирует Таранченко. Выправить ситуацию можно, если принять закон о распределительной опеке — он позволит быть опекуном не только директору интерната, но и нескольким физическим и юридическим лицам, и НКО. «Таким образом, решения относительно жизни этого человека будут приниматься коллегиально, — считает Шульман. — Он сможет в большей степени рассчитывать на защиту своих прав».

Чтобы дожить до реализации своих прав, человеку в интернате надо просто выжить. «Обеспечиваемые» в подавляющем большинстве живут плохо и недолго. «20 лет назад в год умирал каждый пятый», — говорит Таранченко. Ситуация изменилась, но не радикальным образом. «В 2017 году умерли 7 процентов обитателей ПНИ», — говорит Ольга Демичева из организации «Справедливая помощь Доктора Лизы». Демичева считает, что при такой высокой смертности «обеспечиваемых» лучше считать пациентами: «Если быть правдивыми, в подавляющем большинстве те, кто проживает в ПНИ, это больные люди. Они имеют коморбидные заболевания, но не всегда могут рассказать об этом и пожаловаться». В интернатах, которые находятся далеко от крупных городов, трудно вызвать скорую помощь, получить консультацию врача. «А ведь именно в отдаленных районах строятся и укрупняются интернаты, — говорит Колосков. — Тот же Понетаевский ПНИ в Нижегородской области в сельской местности. Сейчас там 727 мест, а будет тысяча…»

«Люди, которые живут в интернатах, имеют право на качественную медицинскую помощь, — говорит Демичева. — Если мы хотим двигаться к реформе, то должны понять, как их лечить. Но мы даже не знаем, от чего они умирают. Я не нашла данных ни по структуре смертности, ни по статистике, ни по количеству госпитализаций. Люди в ПНИ обеспечены медперсоналом по приказу Минтруда. Я не знаю, кто придумывал эти штаты, мне непонятна логика. На 50 человек один психиатр, на 200 человек один терапевт…»

Нюта Федермессер, которая недавно предприняла поездку по отделениям милосердия ПНИ, увидела, как работает там медицина. Она считает, что система психоневрологических интернатов — это  ГУЛАГ для пожилых и инвалидов. Людей с болезнью Альцгеймера и деменцией чаще всего помещают в медицинский изолятор и привязывают к кровати. Основной способ лечения аутоагрессии — связывание. Еще в отделениях милосердия любят назначать аминазин. Почему? «Под его действием люди постоянно лежат, — говорит Федермессер. — Это так просто — ухаживать за теми, кто всегда лежит. Нам всегда говорят: у нас нет пролежней. Все лежат — и нет пролежней. Как же так? Да потому что никто из проверяющих никогда не заглядывает под одеяло». Отдельно о медицинских изоляторах. «Почти никто и никогда не применяет их для карантина. Используют как меру наказания», — говорит Федермессер. 

«В некоторых учреждениях соцзащиты до 80 процентов проживающих имеют эпилептический синдром. Но за все поездки я нашла только два учреждения, где есть лицензии на использование наркотических средств и психотропных веществ», — рассказывает Федермессер. Это значит, что для купирования приступов вызывается только скорая помощь, которую, как мы помним, в отдаленные интернаты зачастую невозможно вызвать. «Каждый не купированный вовремя приступ ведет к ухудшению состояния, — рассказывает Федермессер. — Люди скрючены от многократных приступов. На вопросы о лечении болевого синдрома персонал отвечает, что у пациентов ничего не болит.  Но если пациентов трогаешь, они кричат. Болевой синдром есть. И речь даже не о том, что их надо лечить опиатами. Банальный парацетамол не применяется вообще».




Что делать с такой медициной? Нюта Федермессер предлагает: «Одна из ключевых вещей, которую в свое время академик Воробьев пытался сделать в отношении тюремной медицины. Ему это не удалось, к сожалению. Давайте сделаем это хотя бы с ПНИ и переподчиним медицинскую службу в социальных учреждениях системе здравоохранения. Врач не должен подчиняться директору ПНИ». С этим полностью согласна Ольга Демичева. «С учетом огромного количества недееспособных, которых сопровождают люди незаинтересованные, нужна позиция омбудсмена по правам недееспособных взрослых», — добавляет она. 

Есть ли хорошие психоневрологические интернаты? Только в одном случае, — считает Нюта Федермессер. Там, где директор нарушает все мыслимые законы. К сожалению, наше общество устроено так, что эта чудовищная система обладает невероятными способностями к самовоспроизводству. «Когда мы бываем в детских домах-интернатах, то выясняем по личным делам детей, откуда и почему они туда поступили, — рассказывает Альшанская. — Оказывается, не потому, что родители не хотели их воспитывать. Просто в месте,  где живет семья, не было никаких услуг, которые могли бы позволить маме выйти на работу и оставить ребенка с нарушениями развития в дошкольном учреждении, в школьном учреждении, получить помощь на дому. Нужно, чтобы на местах появились образовательные, медицинские и иные услуги. Необходимо провести анализ доступности этих услуг. И по результатам этого анализа разработать концепцию изменений. Нам нужно сделать так, чтобы каждый ребенок-инвалид мог оставаться в среде, где он живет. Чтобы его не нужно было отправлять в чистое прекрасное место на тысячу человек. Эти тысячи формируются только из-за того, что мы бесконечно сегрегируем и куда-то свозим инвалидов. В тот момент, когда мы перестанем это делать, мы увидим совершенно другие цифры и другие потребности».

С этим согласна член СПЧ Анита Соболева. Население России стареет. Как сделать, чтобы все большее количество пожилых не становились «обеспечиваемыми»?«Мы выталкиваем людей в ПНИ даже в тех случаях, когда есть те, кто готов за ними ухаживать, — говорит Соболева. — Сейчас у нас подняли пенсионный возраст. Раньше женщины после 55 и мужчины после 60 могли ухаживать за своими пожилыми родственниками. Они хотя бы получали пенсию. Выплата людям, осуществляющим уход, сейчас составляет 1200 рублей. Это не окупает даже приобретения проездных билетов, чтобы съездить за памперсами или привезти рецепты. И, получается, человек вынужден сдавать своего родственника в ПНИ, хотя мог бы дома осуществлять уход. Может, предусмотреть для тех, кто ухаживает за пожилыми, возможность старого пенсионного возраста?»

По мнению Соболевой, мы не сможем сократить число людей, вынужденных быть в ПНИ, если не решим общих проблем психиатрической службы. «Проблема с доступностью психиатрической помощи стоит очень остро, — говорит Соболева. — Сокращается коечный фонд в больницах, сокращаются сроки пребывания. За 10-14 дней больным не всегда можно даже подобрать лекарства, которые им необходимы. Когда в Москве сокращали коечный фонд, пообещали, что будут строить новые психоневрологические диспансеры. Но ничего нового так и не построили. Записаться по Интернету туда нельзя, только живая очередь. Стоять в такой очереди 2-3 часа пожилому маломобильному человеку просто невозможно. Скорая психиатрическая помощь теперь тоже старается никого не госпитализировать. С одной стороны, хорошо, права человека защищаются, кого попало не госпитализируют. Но, если мы людей не лечим, то неизбежно увеличиваем число тех, кто закончит свою жизнь в ПНИ».

Есть те, кто считает, что их это не касается? «Только кажется, что мы говорим об ИХ проблемах, — закончила Нюта Федермессер свой доклад. — На самом деле, ОНИ — это мы».




© Алла Астахова.Ru