Дойдут ли деньги национальной антираковой программы до пациентов? 

В преддверии нового бюджета здравоохранения комитет по охране здоровья Государственной Думы решил провести слушания по онкологической помощи в Российской Федерации. Изменения предстоят немалые — в ходе «Прямой линии» 7 июня президент Владимир Путин заявил, что на Национальную программу борьбы с онкологическими заболеваниями уйдет триллион рублей. Что будет, если взглянуть на эти огромные вливания «сквозь призму реалий простого человека»? Открывая парламентские слушания, председатель комитета по охране здоровья Дмитрий Морозов призвал участников именно к этому.



Стратегия по борьбе с раком, которой мы так долго ждали (об этом здесь, здесь и здесь), вышла на финишную прямую. Заместитель министра здравоохранения Евгений Камкин рассказал о подробностях подготовленного Минздравом проекта «Борьба с онкологическими заболеваниями». «Основная цель проекта, сказал он, — снижение смертности от новообразований, в том числе и злокачественных. Основной показатель эффективности — снижение смертности до 185 случаев на 100 тысяч населения в 2024 году. Дополнительный показатель — увеличение доли лиц со злокачественными новообразованиями, выявленных на 1-2 стадии, и увеличение удельного веса больных, состоящих на учете 5 и более лет».

Смущает то, что два последних показателя, по которым будут судить об эффективности проекта, уже сейчас фальсифицируются. На это не раз указывал (об этом здесь и здесь) Вахтанг Мерабишвили, руководитель отдела противораковой борьбы НИИ онкологии имени Н.Н.Петрова, руководитель единственного российского онкологического регистра, вошедшего в серию изданий Международного агентства изучения рака «Рак на пяти континентах» (CI5).

Что же касается смертности от новообразований — простой вопрос: сейчас она растет в России или нет? Минздрав и Росздравнадзор приготовили к парламентским слушаниям информационно-аналитические материалы. Оказалось, что у каждого ведомства своя версия происходящего. «В 2017 году по сравнению с 2016 годом смертность от новообразований (в том числе злокачественных) в Российской Федерации снизилась на 1,8 процента — с 204,3 до 200,6 на 100 тысяч населения», — говорится в документе Минздрава. «В 2018 году показатель смертности от новообразований в Российской Федерации за 7 месяцев составил 202,1 на 100 тысяч населения, что на 3,2 выше данного показателя в сравнении с аналогичным периодом 2017 года (195,9 на 100 тысяч населения). Показатель смертности от злокачественных новообразований в Российской Федерации составляет 198,3 на 100 тысяч населения, что на 2,6 процента выше данного показателя в сравнении с аналогичным периодом 2017 года».

В данном случае я бы, скорее, поверила оценке Росздравнадзора. Население России стареет. Если в обществе больше стариков, количество тех, кто доживает до своего рака и умирает от него, неминуемо вырастает. В мире, чтобы оценить, насколько успешна система здравоохранения в борьбе с онкозаболеваниями, считают не смертность от рака на 100 тысяч населения, а выживаемость при раке. Многие участники парламентских слушаний, к которым нехотя присоединился и генеральный директор ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России главный онколог Минздрава Андрей Каприн, признали: России нужен серьезный, научно обоснованный федеральный канцер-регистр. «Регистры должны формироваться как методология сопровождения пациента», — считает глава Росздравнадзора Михаил Мурашко. «Называть сегодняшнюю статистику заболеваемости, распространенности и смертности при раке регистром не следует, — согласен с ним генеральный директор ФГБУ «НМИЦ гематологии» Минздрава России Валерий Савченко. — Хотя в справочнике, который выпускается, есть замечательные, очень важные цифры. Но считать нужно от момента воздействия и всю оставшуюся жизнь человека. Считать и контролировать. Только так можно оценивать эффективность работы. Это должен быть серьезный федеральный регистр без всяких подкручиваний в статистике».

Что планирует Минздрав для достижения целей, которые обозначил? «Необходимо пересмотреть организационную структуру онкологической службы, — сказал Евгений Камкин. — Создание центров амбулаторной онкологической помощи, необходимых для комплексной и быстрой диагностики новообразований. Реконструкция онкологических диспансеров и строительство новых лабораторий, в том числе иммуногистохимических, патоморфологических и генетических, а также объектов ядерной инфраструктуры. Будут внедрены клинические рекомендации и протоколы лечения больных с онкологическими заболеваниями. На основе национальных исследовательских центров будет внедрена сеть референсных центров».

Что уже начали делать? Увеличили и будут увеличивать финансирование онкологической помощи. «Предусмотрено увеличение субвенций на 21,5 процента на 2018 год, — сказала заместитель председателя ФФОМС Елена Сучкова. — По предварительной оценке, объем средств ОМС на оплату онкологической помощи в 2018 году достигнет более 138 миллиардов, что на 37 процентов выше уровня 2017 года. В том числе на химиотерапию — 78 миллиардов. В 2018 году уровень госпитализации по профилю «онкология» увеличен на 40 процентов по сравнению с 2017 годом».

Правда, пока непонятно, в каком виде эти деньги дойдут до пациентов. «Необходимо совершенствование механизма оплаты лечения по клинико-статистическим группам, — сказал аудитор Счетной Палаты РФ Михаил Мень. — Например, методическими рекомендациями фонда ОМС оплата специализированной медицинской помощи по онкологическим заболеваниям у детей осуществляется в условиях стационара по 11 клинико-статическим группам. Однако соответствующий норматив финансового обеспечения в несколько раз ниже необходимого и недостаточен для оказания результативной медицинской помощи для указанной категории пациентов». «Нужно поднять тарифы КСГ, — поддержала его президент ассоциации онкологический пациентов «Здравствуй!» Ирина Боровова. — Не надо быть финансистом, чтобы видеть, сколько стоит лечение пациентов и сколько денег в реальности выделяется на это».

Механизм финансирования лечения настолько заскорузлый, что доходит до анекдотических случаев. «Недавно Счетная палата проверяла центр Дмитрия Рогачева, — рассказал Михаил Мень. — Было выявлено, что лечение одного пациента осуществили за счет выполнения госзадания по оказанию медицинской помощи, предусматривающему применение хирургического метода лечения. Хирургическую операцию не делали — на эти деньги провели полный комплекс обследований и закупили все необходимые медикаменты. Но мы были вынуждены привлечь учреждение к ответственности за нецелевое расходование средств. Данная ситуация требует оперативных действий Минздрава и ФФОМС по актуализации нормативов».

А еще, как сказал Михаил Мень, в российских регионах ежегодно списывают онкологические препараты с истекшим сроком годности на сумму 80 и более миллионов рублей. Сумма, вроде бы, небольшая в масштабах государства. Однако объясните это родственникам больного, которым говорят, что на дорогостоящее лечение не хватает средств…

Планы Минздрава по созданию центров амбулаторной онкологической помощи, реконструкции онкодиспансеров, созданию новых лабораторий и референс-центров все одобрили. Кто бы не одобрил? Главное — чтобы дело не свелось к очередной кампанейщине и шапкозакидательству. «Между региональными центрами и первичным звеном — пропасть, — сказал один из депутатов от Алтайского края. — В онкологии очень важно время между тем, когда выявили заболевание и начали лечить. И тут начинаются круги ада. Выявили рано, больной два месяца побегал кругами и перешел в третью стадию. Нам предлагают — давайте создадим онкологические поликлиники. Эта идея сработает там, где есть структура, есть кадры. Специалиста надо готовить три года. Мы сейчас говорим о будущем, четко понимая, что создать онкологические поликлиники из-за кадровой проблемы будет сложно». «Наиболее значимая проблема — качество диагностики, — сказал Михаил Мурашко. — Еще проблема: оказывать стационарную помощь по онкологическому профилю сегодня в России имеют право 1303 медицинских организации. Надо подумать над требованиями к ним. Недавно появилась информация о новом зарубежном исследовании 30-дневной летальности после начала химиотерапии. До 50 процентов летальных исходов связано с неправильным подбором химиопрепаратов. Подготовка и выбор препарата, сопровождение пациента и так далее. Это надо иметь в виду». «Гематология — область, где запаса времени на диагностику просто нет, — считает Валерий Савченко. — Поэтому логистику диагностики лейкозов и лимфом — самых агрессивных опухолей, текущих очень быстро, — необходимо развивать отдельно. Сейчас лечение этих больных зачастую неэффективно».

Крупные финансовые вливания в онкологию откроют новые возможности для рынка. «Это ориентир для промышленников, для компаний, которые занимаются разработкой лекарственных препаратов и медицинских изделий, — сказал первый заместитель министра промышленности и торговли Сергей Цыб. — Сейчас активно обсуждается стратегия 2030. Мы большое внимание уделяем инновационному блоку — поддержке собственных разработок, в том числе в области онкологии. В этой части есть заделы — иммуноонкология и передовые медицинские технологии. Второе направление — оборудование для диагностики, методы ядерной медицины». Привлечь дополнительные инвестиции в онкологию, по мнению Сергея Цыба, поможет и частно-государственное партнерство. Такие проекты надо развивать. Он, правда, не упомянул о том, что один из флагманских проектов частно-государственного партнерства в области онкологии — онкоцентр в Ульяновской области, в который планировалось вложить около миллиарда рублей, — сейчас выставлен на продажу (об этом в Вадемекуме). Сергей Цыб обозначил две насущные задачи: обеспечить полную независимость Российской Федерации в части производства препаратов для обезболивания и производства радиофармпрепаратов. Остается вопрос: что в этом случае получит пациент? Сущность российской проблемы с обезболиванием — не в недостатке препаратов, а в нежелании врачей или невозможности их выписывать. Это мне недавно еще раз подтвердила врач из Красноярска Алевтина Хориняк (читать здесь). Применению радиофармпрепаратов во многом мешают законодательные препоны.

И не получилось бы, что, вложив множество денег и усилий в развитие российской онкологии, мы столкнемся на выходе с распространенной ситуацией, о которой рассказала Ирина Боровова: медицинское учреждение более низкого уровня по максимуму держит пациента у себя, чтобы сохранить финансирование. Такая задержка может стоить человеку жизни. Тут можно будет только развести руками — хотели как лучше, а вышло как всегда…

Выходя с парламенских слушаний, я столкнулась с исполнительным директором центра развития здравоохранения Московской школы управления «Сколково» Ириной Свято. До ее доклада не дошла очередь, слишком много заявок на выступления поступило. Она рассказала мне, что собиралась поговорить о смене парадигм здравоохранения — переходе на пациентоориентированную модель, которая сейчас развивается в мире. «По большому счету, пациенту все равно, какой койкооборот, какие процессы, какие объемы медицинской помощи, какие денежные вливания. Ему важно, выживет он или нет, остается трудоспособным или нет, вырастит своих детей или нет, — сказала мне Ирина. — Этот подход, если действовать правильно, поможет и сэкономить деньги здравоохранения». Однако в пустеющем фойе нашего разговора уже никто не слышал. 



© Алла Астахова.Ru